Михаил Юдсон. Лестница на шкаф. Сказка для эмигрантов в трех частях.
Эта книга могла бы стать серьезным литературным событием, не будь ее главная тема так безмерно опошлена бесконечными дискуссиями о еврейском (или русском, в сущности) вопросе. Однако и пошлость возможно иногда победить, доведя ее до абсурда, до гротеска: книга талантливого израильского прозаика Михаила Юдсона дышит такой ненавистью к России и всему русскому (кроме, разумеется, языка, блистательное владение которым автор демонстрирует ежестранично), что в книге его сверкают порой искры подлинного вдохновения. Это уж не брюзжание — это подлинное кощунство: “Вокруг миряне, сняв шапки, истово хлебали чай, расплескивая при толчках вагона, хрустели вприкуску, говорили о том, что вчера в церкви Вынесения Всех Святых опять заплакала угнетенно чудотворная икона Василья Египтянина, а с малых губ Пресвятой Вульвы-великомученицы слетел вздох”…
“Выточенные из песцовой кости фигурки — Патриарх на лыжах, Протопоп на Марковне”… Еще? Да полно. И ведь остроумно! “Трах-тах-тах в мерцанье красных лампад” — и Блока автор читал, и Блок ему нехорош, потому что понимает Юдсон корневую связь “Двенадцати” со “Стихами о прекрасной даме”. И мерзко ему от этой связи, как Зинаиде Гиппиус.
Конечно, если б не талант, получилась бы у Юдсона очередная эмигрантская пошлятина о стране, в которой все обижают доброго и умного инородца, питаются грибами и клубнями, живут среди нечистот и пинают все, что видят — от телефонных будок до собак; квашеные травы, погромные бородатые мужики, обитые мехом двери — короче, седьмая улитка на киселе, кысь на склоне. Только “Кысь” попозже закончена (Юдсон писал свою вещь в 1996—1997 гг.) да похитрее закамуфлирована. Но “Москва златоглавая” — не единственная часть этой книги, поскольку главный герой, Илья, умудряется-таки эмигрировать в Германию. А то, что начинается там, — это уж такие ягодки, по сравнению с которыми все русские цветочки начинают выглядеть невинной этнографией: нормальный лагерь уничтожения. Генетическая-то память — она ведь палка о двух концах: не только русские причиняли страдания еврейскому народу. Так что обижаться на Юдсона имеют основания многие.
Разумеется, эта книга раздражает — и не только поначалу, но и постфактум. Раздражает слишком очевидными общими местами (грибы — клубни — коренья, вечная мерзлота, сталактиты помоев — ЗДЕСЬ ЖИТЬ НЕЛЬЗЯ, ЭТО МЕСТО ВООБЩЕ НЕ ДЛЯ ЖИЗНИ!!!), остротами на грани фола, откровенным глумлением, — но оправдывает ее в моих глазах многое: во-первых, это не злорадное подхихикиванье эмигранта, следящего издали, “как они там корчатся”, а вопль боли и унижения. Кипятком хлещет. А во-вторых, еврея своего Юдсон вполне сознательно сделал трусливым конформистом, омерзительным типом, вечно трясущимся, на все согласным и ничего другого, в общем, не заслуживающим, как ни ужасно это звучит. Не токмо Отчизну поливает, но и себе внутренности раздирает.
Почаще надо вспоминать слова Владимира Печерина — вряд ли прототипа Печорина, как думают иные, но человека неглупого. “Как сладостно Отчизну ненавидеть!” — проговорка показательная: именно сладостно. Не доблестно, не прекрасно, не выгодно, не достойно, но вот именно очень приятно. Мы все думаем, будто только любовь к Родине способна вдохновить поэта, — да ничего подобного, ненависть подчас гораздо сильней! Просто в ненависти к Родине не принято признаваться; еврею это еще как-то может сойти с рук, однако сколько русских горячо подписались бы под обличениями Юдсона, сколько коренных уроженцев расхохотались бы над его контаминациями и сопоставлениями! Ненависть — вещь великолепная, ею вдохновлялись не последние сочинения, и книга Юдсона тем и интересна, что на фоне ровно теплого потока современной прозы она подлинно горяча. Вы можете ненавидеть автора, оголтело спорить с ним — но не можете одного: брезгливо отмахнуться, упрекнув его в банальности и бездарности.
Собственно, такая парадигма отношения к России (и к собственному еврейству) не нова. Фридрих Горенштейн тоже самым искренним образом полагал, что все русские — тайные антисемиты, а еврей, живущий в России, предает кровь патриархов, в нем текущую. Оттого, как заметил один современный израильский прозаик, русские евреи в прозе и драматургии Горенштейна так жалки и мелки, и так отвратительны ему их попытки приспособиться к сосуществованию. Получается такой Бердичев! Тогда как отказ от попыток ассимиляции ведет к возрождению могучего библейского характера…
Очень может быть. Но что-то этот могучий еврейский характер сам по себе пока ничего не произвел — огромная часть современной израильской литературы вполне ничтожна, о кинематографе говорить не приходится, — а вот русско-еврейская драма вызвала к жизни огромную и блистательную литературу. Тут возможны разные коллизии: рабская любовь к жестокой стране-мачехе и неспособность ей понравиться, и горячая, живая ненависть, и искренняя вера в то, что один только синтез русского и еврейского начал способен дать действительно великие результаты… Как бы то ни было, с точки зрения русского языка и знания русской словесности, резко антирусская “Лестница на шкаф” Михаила Юдсона стократ убедительней всех писаний анкетно-безупречных патриотов квасного лагеря.
Парадокс Юдсона в том, что страну (не прикрывайтесь термином “государство”, речь идет именно о стране) он действительно не любит. Не могу согласиться с критиком, полагающим, будто речь идет о любви-ненависти: Юдсону адвокаты не нужны, он свой выбор сделал. Он культуру любит, язык, традицию — оттого у него в пределах одной фразы и встречается набор цитат от Стругацких до “Слова о полку”, и это не обычное цитирование общеинтеллигентского фольклора ради красного словца, а живая переплавка, тигель, алхимия слова как она есть. Кроме того, беспощадное авторское зрение (плюс, что говорить, хороший вкус) наверняка не сулит счастливому репатрианту особых радостей на обретенной исторической Родине. Как бы это ему написать третью часть “Лестницы на шкаф” — в которой его Илья, теперь уже Элиягу, так же трезво, страшно и талантливо увидит Израиль? Смог же Шамир… Или — случилось-таки обретение, оно же затмение? Началась хорошая жизнь и кончилась хорошая литература? Ну, тогда надо трижды подумать, прежде чем следовать эпиграфу юдсоновской книги: “Уезжайте отсюда. Ей-Богу, уже пора”. Гоголь, “Ревизор”.
Я с понятным скепсисом раскрыл эту книгу, хорошо себе представляя уровень эмигрантской прозы — уровень как моральный, так и эстетический (что ни говори, а это вещи связанные). Однако уже первые ее страницы убедили меня в том, что эмигрантской прозой тут и не пахнет. От себя-то не уедешь, а еврейский прозаик Михаил Юдсон — прежде всего хороший русский писатель. И как тебе ни больно, когда бьют сапогом под ребро, как ни достал тебя этот климат, ложь и лицемерие на всех этажах жизни и полное отсутствие исторического прогресса, — сделать из всего этого настоящую литературу, сдается мне, возможно только здесь. Очень уж коллизия интересная. Всякую Отчизну сладостно ненавидеть, но никакая другая Отчизна не дает для этого столько поводов и не подзуживает с таким сладострастием: ну возненавидь меня, ну возненавидь!
А вот не буду.
Я написал все это несколько лет назад, когда в России только-только вышла “Лестница на шкаф”, точней, первые две ее части. Вышли они у Александра Житинского — первоклассного писателя и чуткого издателя — в “Геликоне” и довольно быстро стяжали скандальную и двусмысленную славу. Раскрою это красивое словосочетание: сложилась ситуация, когда все Юдсона знают (по крайней мере слышали), но никто не хочет его печатать. “Лестницу” в конце концов переиздало ОГИ — но опять, увы, ничтожным тиражом. И опять все говорили одно и то же: “Очень талантливо, но нельзя же так”.
За это время я успел познакомиться и сдружиться с самим Юдсоном — деликатным, кротким, но язвительным человеком, безвыездно живущим в Израиле (и даже с его очень красивой дочкой, живущей в Волгограде). Известно было, что он медленно и тяжело, как всегда, и даже тяжелее, чем всегда, дописывает третью часть “Лестницы” — уже про Израиль. И куда он переедет после этого — представить уже невозможно. А как дальше жить в описанных им странах — я тем более не представляю, потому что убьют же. Юдсон наделен способностью видеть вещи на редкость объективно и описывать их с той выразительной сжатостью, с теми гротескными преувеличениями и карикатурными дорисовками, которые точней любой фактографии передают самый дух времени и места. Такое ведь не прощается. Даже я, искренне его любящий, не могу ему простить кое-что, сказанное о России, в которой я живу и жить буду. Горькая моя обида отчасти компенсируется наслаждением от чтения — Юдсон ведь не просто кощунствует, он выговаривает вслух то, что все мы понимаем, да сформулировать боимся. И читать это, конечно, очень приятно, и здорово облегчает душу, и вскрывает давние нарывы, — а все-таки и мне иной раз хочется сказать, как в анекдоте про строителя, на которого раскаленным металлом брызнул сварщик: “Миша, ну нехорошо!”
Поэтому третьей части “Лестницы” я ждал с особенным трепетом. Особенно было бы неприятно, если бы Юдсон, наждачком прошедшийся по России и напильничком — по Германии, об Израиле написал бы восторженно, как о трогательной и безупречной обретенной Родине. Но вот он закончил эту огромную третью часть, и прислал ее мне, и я вижу, что она получилась лучшей. Потому, вероятно, что самой личной и потому самой мучительной. Я не большой поклонник государства Израиль, но не испытываю ни малейшего злорадства при виде его трудной судьбы — в конце концов, там живет много моих друзей, которых есть за что уважать. И уровень боли в этой третьей части зашкаливает, но желчи и оскорбленной любви в ней не меньше, а то и больше, чем в первых двух.
Юдсон написал одну из главных книг нашего времени — книгу о крахе всех национальных (и вообще внешних) идентификаций, о том, что национальная принадлежность кончилась, что главное для любого настоящего человека — вышагнуть из всех этих имманентностей, изначальностей, данностей, невзирая на вопли ничтожеств, которые только за эти примитивные вещи и цепляются. Националисты, мачисты и феминистки, религиозные маньяки — все они назовут этот шаг (а точнее, взлет, как у Юдсона) предательством, и никого из них не надо слушать. Юдсон пишет о том, как мир выталкивает человека — в те высшие сферы, в которые в конце концов и уносится герой. Впрочем, думаю, что и там ему не все понравится.
Правда и то, что эту третью часть было, вероятно, трудней всего писать — и поэтому ее трудней всего читать: здесь густота языка, плотность метафор, намеков, аллюзий, цитат и каламбуров не то чтобы утомляют, но как-то уже всерьез тормозят повествование. Оно засахаривается, как варенье. Сквозь него продираешься. Но ничего не поделаешь — Юдсон живет вдали от родного языка, да и в жизни своей, отшельнической и одинокой, разговаривает, кажется, все больше сам с собой. Это его выбор, у этого выбора свои преимущества, но и свои издержки. Это уже не разговор с читателем-другом, а зачастую, чего там, воспаленное, бредовое бормотание. Но в него стоит вслушаться, проследить его логику — бормочет-то ведь не городской безумец, а странник, прошедший через многие времена, страны и соблазны. Проза Юдсона стоит того, чтобы потратить на нее нешуточное читательское усилие: читатель с этой книгой растет. О негладком, шершавом опыте не расскажешь гладкописью: Юдсон — и его герой — так же продирается через мир, как нам с вами предстоит ломиться сквозь его плотную прозу. Тем ослепительнее финальная легкость, обещанное и свершившееся освобождение.
Я очень люблю Юдсона, честно говоря, и считаю его одним из самых талантливых современников. При его жизни, всегда увлекательной, но никогда не легкой, написать такую трилогию — пожалуй, настоящий литературный подвиг. Никаких гарантий, что напечатают, у него не было, и в самом деле рукопись три года промытарилась, пока не нашла смелого издателя. Я хочу, чтобы эта книга вас задела, разозлила, а в идеале взбесила. Сильный текст заслуживает сильной реакции. Не сомневаюсь, однако, что будет время, когда “Лестница на шкаф” будет стоять в ряду бесспорных шедевров, главных книг нашего века. У нас есть шанс понять это при жизни автора и сказать ему со всей искренностью: “Ай да сукин сын”.
_________________
Михаил Юдсон. Лестница на шкаф (сказка для эмигрантов в трех частях)//М.: Зебра Е, 2013. – 560 с.
Фантасмагорический роман о еврее-страннике по странам и страницам. Три части сказочно-эмигрантской саги Михаила Юдсона камня на камне не оставляют от нашего обыденного представления об окружающей жизни. Россия, Германия, Израиль – альтернативная история…
Книгу можно приобрести в интернет-магазине OZON, а также в московском издательстве: kniga@zebrae.ru
действительно захотелось прочесть книжку 🙂
“Как бы это ему (Юдсону – М.О.) написать третью часть “Лестницы на шкаф” — в которой его Илья, теперь уже Элиягу, так же трезво, страшно и талантливо увидит Израиль? Смог же Шамир…Если г-н Быков считает, что ИЗРАИЛЬ ШАМИР, (кто не знает – поинтересуйтесь) – достойный пример для Юдсона – почтенному автору следовало бы либо потребовать от Быкова сатисфакции, либо -вслед Шамиру – покинуть г-во Израиль: да хоть в Рамаллу слинять: там и читателей найти можно, понимающих без перевода русские тексты.
“на обретенной исторической Родине. Как бы это ему написать третью часть “Лестницы на шкаф” — в которой его Илья, теперь уже Элиягу, так же трезво, страшно и талантливо увидит Израиль? Смог же Шамир… Или — случилось-таки обретение, оно же затмение?” – по тексту судя, Юдсон Быкова не разочатовал, достиг Шамировых глубин понимания – “….написал одну из главных книг нашего времени — книгу о крахе всех национальных (и вообще внешних) идентификаций, о том, что национальная принадлежность кончилась”. Кто есть Израиль Шамир – предоставлю читателю узнать самому. Но еврею, совершившему алию, быть уравненным с Шамиром – по мне, это повод либо потрблвать от Быкова сатисфакции, либо – если и впрямь “национальная принадлежность кончилась” – свалить в Раммалу,,,
Мне бы очень хотелось, чтобы автор разделил в своем эссе советско-аналитическое от анализа литературного. Думаю, что в этом случае, не читая первое, можно было бы составить четкое представление о романе Михаила Юдсона как литературном произведении.
Быковская рецензия была опубликована в альманахе “Семь искусств”. Ниже – мой лтклик на эту публикацию, каковым редакция “7-иск-в” молча пренебрегла.
Мих. Оршанский
ПРИЕХАЛИ
Михаил Юдсон1 написал книгу «Лестница на шкаф» («Зебра Е» 2013); Дмитрий Быков2 написал на Юдсона донос. («Сладость ненависти» – Вести 2013-14-11; до этого – «ОРЛИТА» – (объединение русских литераторов Америки) – 7iskusstv.com/2013/Nomer12/).
* * * *
Книга была издана в две очереди: сперва – только российская и германская «части» (СПб. Геликон Плюс, 2003; М.: АСТ, 2003.), затем – добавлена израильская, и издан полный текст («Зебра Е» 2013). По издательской аннотации, «Лестница на шкаф» – это «сказка для эмигрантов в трех частях», которая «…камня на камне не оставляет от нашего обыденного представления об окружающей жизни. Россия, Германия, Израиль. Повсюду высший изыск распада и тлеющая надежда на созидание…» По выходе первых двух частей – российской и германской – «сказку» заметили: « Книгу можно отнести, конечно, к жанру антиутопии, но можно представить ее и как некую душераздирающую исповедь мизантропа. Весьма впечатляют также слог и сюрреалистическая фантазия Юдсона…» (В. Аксёнов, ז”ל); «Давно я не получал такого удовольствия от прозы. Тени Джонатана Свифта и Джорджа Оруэлла витают над этим текстом, одновременно смешным и страшным…» (Губерман) – эти отклики нашёл я в сети. Однако тогда уже предъявили автору претензии не совсем литературного свойства: «…при чтении не оставляет уверенность, что целевой аудиторией «Лестницы…» являются приверженцы РНЕ: стольких издевательств и стольких выражений со словом «жид» им по гроб жизни не придумать. А уверенности в своей правоте им добавят откровенно русофобские странички, где, например, автор рассуждает о том, что «тотемным животным» русских является свинья. Впрочем, Юдсон оказался также германофобом (его герой эмигрирует из Руси в Германию, где «культурные» немцы отправляют его на принудительные работы), хотя от этого не легче. Чересчур понятен пафос «сказки для эмигрантов» – любой ценой оправдать собственное решение об отъезде, ну нельзя там было оставаться, нельзя там жить нормальному человеку… Неясно только, откуда тогда желание печататься на бывшей родине и слыть именно «русским писателем» (а такая претензия проскальзывает в книге)» (Рыбаков В. «На будущий год в Москве» КНИЖНОЕ ОБОЗРЕНИЕ – http://www.knigoboz.ru); « Эта книга могла бы стать серьезным литературным событием, не будь ее главная тема так безмерно опошлена бесконечными дискуссиями о еврейском (или русском, в сущности) вопросе. … Книга талантливого израильского прозаика Михаила Юдсона дышит такой ненавистью к России и всему русскому (кроме, разумеется, языка, блистательное владение которым автор демонстрирует ежестранично), что в книге его сверкают порой искры подлинного вдохновения. Это уж не брюзжание — это подлинное кощунство….» – цит. по «Сладости…»). Заметим: у Рыбакова – русофоб сам Юдсон, у Быкова же «ненавистью к России и всему русскому» дышит книга – не автор. Пока.
Со временем Дмитрий Львович «успел познакомиться и сдружиться с самим Юдсоном – деликатным, кротким, но язвительным человеком, безвыездно живущим в Израиле …», узнал, что он «медленно и тяжело…дописывает третью часть «Лестницы» – уже про Израиль», и стал этой части ждать с тревогой: «…. было бы неприятно, если бы Юдсон, наждачком прошедшийся по России и напильничком — по Германии, об Израиле написал бы восторженно, как о трогательной и безупречной обретенной Родине.…Как бы это ему написать третью часть “Лестницы на шкаф” — в которой его Илья, теперь уже Элиягу, так же трезво, страшно и талантливо увидит Израиль? Смог же Шамир3.»
Но вот Юдсон «закончил… огромную третью часть», и Д.Л. откликнулся стремительно и восторженно: … она получилась лучшей. Потому, вероятно, что самой личной и потому самой мучительной.…И уровень боли в этой третьей части зашкаливает, но желчи и оскорбленной любви в ней не меньше, а то и больше, чем в первых двух». Я не случайно выделил «и – но»: очевидно, Д. Л. считает – и сообщает читателю – что и Юдсон – смог «как Шамир», и не «случилось-таки обретение, оно же затмение», но огорчаться по этому поводу нам не стоит, напротив: надо «почаще …вспоминать слова Владимира Печерина4 – человека неглупого: “Как сладостно Отчизну ненавидеть!” – проговорка показательная: именно сладостно. Не доблестно, не прекрасно, не выгодно, не достойно, но вот именно очень приятно». (Быков, «Сладость»)…
«A вот с этого места», – как говорил киношный Мюллер – «как можно подробнее».
* * * * *
1. Прежде всего – Шамир, который «смог». Уроженец Новосибирска Исраэль Шмерлер, называет себя иногда израильтянином, иногда — русским православным палестинцем. Он репатриировался в Израиль в 1969 году, с 1975 г. живёт за пределами Израиля. Как противник сионизма, Исраэль Шамир солидаризуется с ультралевыми и ультраправыми активистами в России, Европе и США; он выступает за создание на месте Израиля, Западного берега р. Иордан и сектора Газа единого двунационального еврейско-арабского государства. (подробнее о нём – см. прим. 4). Это, по Быкову, образец правильного отношения еврея к государству Израиль.
2. Засим – Печерин Владимир Сергеевич. Стихи его, которые Быков цитирует, (“Как сладостно Отчизну ненавидеть!”), продолжаются так: « … И жадно ждать ее уничиженья!/ И в разрушении отчизны видеть/ Всемирного денницу возрожденья». Этого Дмитрий Львович не может не знать; как – я уверен – знает он и том, что сам В.С. назвал эти стихи «безумными», что написано это было в 1834 году, в Берлине, где «к собствен-ным впечатлениям от России, увиденной изнутри и извне5, добавилось влияние Байрона»; что, отправившись в Берлин в отпуск, П. остался на Западе навсегда, и в 1840 году он стал католиком, т. е. окончательно отрешился от тогдашней России; и сам впоследствии писал: «Важнейшие поступки моей жизни были внушены естественным инстинктом самосохранения. Я бежал из России, как бегут из зачумленного города. Тут нечего рассуждать – чума никого не щадит – особенно людей слабого сложения. А я предчувствовал, предвидел, я был уверен, что если б я остался в России, то с моим слабым и мягким характером я бы непременно сделался подлейшим верноподданным чиновником или попал бы в Сибирь ни за что ни про что. Я бежал не оглядываясь для того, чтобы сохранить в себе человеческое достоинство». Какие же из этих слов надо «вспоминать почаще»? И – кому? (О Печерине минимально необходимые подробности – см. прим. 5)
3. Вообще говоря, Быковский отзыв на Юдсонову книгу типичен для русской литературной критики, в которой зачастую в художественной прозе усматривают декларацию авторской позиции, что отметил и осудил ещё Белинский: «Самое сильное и тяжёлое обвинение, которым писатели риторической школы думают окончательно уничтожить Гоголя, состоит в том, что лица, которые он обыкновенно выводит в своих сочинениях, оскорбляют общество..»6. Со временем русской – советской – российской критикой была отработана методика распознания идейной сущности писателя, как бы ни тщился автор прикрывать её сюжетом, рассуждениями персонажей, сложной лексикой и прочими литературными приёмами. Теоретические возможности этой методики исчерпывающе изложены в лаконичном труде проф. Кедриной «Правда жизни и правда искусства» (М., Знание,1966, 32 с.), практическое применение её достигло возможных вершин в иезуитском анализе произведений Абрама Терца и Николая Аржака. Впрочем, ауто-да-фе Синявского и Даниеля состоялось за год до рождения Дмитрия Львовича. Такую страшную сказку интеллигентному мальчику в детстве, наверное, не рассказывали, и он спокойно, уверенно, без колебаний и сомнений усвоил преподанные в школе и в университете правила литературного анализа, призванного показывать, что писатель – не просто «вольный художник» а «беспощадный критик», или «восторженный певец», и – вскрыть суть его творческих или просто замыслов. Времена теперь почти вегетарианские, сам Дмитрий Львович вряд ли испугался, когда Захар Прилепин «разобрал» его роман7 «ЖД», скорее, пожалуй, перенял некоторые приёмы, как-то – объяснение в любви к автору: «Я очень люблю Юдсона, честно говоря, и считаю его одним из самых талантливых современников. При его жизни, всегда увлекательной, но никогда не легкой, написать такую трилогию – пожалуй, настоящий литературный подвиг», обязательный, но без подробностей, комплимент произведению: «блистательное владение (русским языком – М.О.) автор демонстрирует ежестранично…Книга Юдсона … на фоне ровно теплого потока современной прозы … подлинно горяча…». В чём именно состоят, как проявляются «блистательное владение» и «подлинный жар» – Дмитрий Львович не говорит; даже содержание «сказки для эмигрантов» изложено в отзыве кратко и не слишком внятно – да и не надо: его цель – обозначив свою позицию, («я не большой поклонник государства Израиль, но не испытываю ни малейшего злорадства при виде его трудной судьбы»), объявить, что ЮДСОН –именно НЕНАВИДИТ – «Россию и всё русское, кроме языка»; ненавидит «страну (не прикрывайтесь термином “государство”, речь идет именно о стране); и Германию – там «… такие ягодки, по сравнению с которыми все русские цветочки начинают выглядеть невинной этнографией», и Израиль – ведь и «еврея своего Юдсон вполне сознательно сделал трусливым конформистом, омерзительным типом, вечно трясущимся, на все согласным и ничего другого, в общем, не заслуживающим, как ни ужасно это звучит …Так что обижаться на Юдсона имеют основания многие». Оттого-то Юдсону и «сладостно – отчизну ненавидеть/ И жадно ждать ее уничиженья! /И в разрушении отчизны видеть/ Всемирного денницу возрожденья!». Конечно, «…в ненависти к Родине не принято признаваться, но еврею это еще как-то может сойти с рук» – таков, по Быкову, «звон путеводной ноты».
* * * * *
ЭПИЛОГ. Можно бы, рискуя оказаться в числе «ничтожеств, которые только за эти примитивные вещи и цепляются», поразмышлять – а в чём же, собственно, состоит «парадигма отношения к России (и к собственному еврейству)», которая «не нова», и чем именно «резко антирусская “Лестница на шкаф” Михаила Юдсона стократ убедительней всех писаний анкетно-безупречных патриотов квасного лагеря», поговорить «о крахе всех национальных (и вообще внешних) идентификации»,и правда ли, «что национальная принадлежность кончилась», или рвение «вышагнуть из всех … имманентностей, изначальностей, данностей» – суть комплекса полукровки, жестокого ко всем и повсеместно, но особенно тяжкого для полуеврея в России; показать, что комплекс этот – сродни озлобленности бастарда, и утягивает в “BEND SINISTER” – левый уклон! – даже разумного человека; высказаться о неизбежности для любого эмигранта вообще, а для нынешнего галутного еврея по прибытии его в Израиль – в особенности -душевного смятения («там чужой, и здесь не свой»), («…Невыносимо же для кровеносной системы, если сердцем там, а телом – тут»8; надо бы, наконец, признать, что, хотя не всякий обязан «быть себе и прокурором, и судьей, но не адвокатом (sic!)» 8, но человек честный – ЧЕСТНЫЙ, в полнейшем смысле русского слова – не будет при этом винить ни СССР, ни Россию, ни государство Израиль, а даже если станет «отчизну ненавидеть» – не будет, не посмеет «…жадно ждать ее уничиженья! /И в разрушении отчизны видеть/ Всемирного денницу возрожденья!» – в чём, собственно, и уличает литератора Михаила Юдсона писатель-поэт-журналист Быков.
Такой набор «уличений» называется попросту – ДОНОС.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Михаил Юдсон – литератор. Родился в 1956 году в Волгограде. Окончил местный педагогический институт, был учителем математики. С 1999 года в Израиле, живет в Тель-Авиве, работает помощником редактора журнала «22». М.Ю. автор многих рецензий и критических статей, печатался в журналах «Знамя», «Нева»; публикуется в израильских журналах и газетах на русском языке. В 2011 году М.Ю. дал откровенное интервью, (http://filmelita.com/forum/topic_2393). Жаль, что Д. Л. не познакомился с этим текстом.
2. Дмитрий Быков – писатель, поэт, журналист, кинокритик, сценарист. Родился в 1967 году в Москве; окончил факультет журналистики МГУ (кафедра литературной критики). С 1985 года работает в газете «Собеседник». Член Союза писателей СССР с 1991 года. Автор публицистических, литературоведческих, полемических статей, которые были напечатаны во множестве журналов и газет, от элитарных ежемесячников вроде «Fly&Drive» до экстравагантных таблоидов типа «Московской комсомолки»; регулярно — в качестве колумниста — в изданиях: «Огонёк» (до 2007 года), «Вечерний клуб», «Столица», «Общая Газета», «Новая газета», «Труд», «Профиль» (с 2008 года), «Компания» (2005—2008), «Русская жизнь». Быков – автор нескольких романов, в числе которых “Оправдание” (2001),”Орфография” (2003), “Эвакуатор” (2005), “ЖД” (2006), “Списанные” (2008), “Остромов, или Ученик чародея” (2010). Его перу принадлежат вышедшие в серии ЖЗЛ биографии Бориса Пастернака (2005) и Булата Окуджавы (2009) более десятка сборников стихотворений, пьес, рассказов и публицистических статей. Писал также под псевдонимами Мэтью Булл, Брэйн Даун [23].
3. Шамир Израиль (Израэль Шмерлер) репатриировался в Израиль в 1969 году; по его собственному утверждению, служил в десантных частях и участвовал в войне Судного дня. С 1975 г. жил за пределами Израиля (Великобритания, Япония); по некоторым данным, в настоящее время он проживает в Израиле в Яффо. Ш. является гражданином Швеции (под именем Ёран Ермас). По Ш. мир на Ближнем Востоке не установится, пока евреи не перейдут в христианство. В борьбе против сионизма он часто солидаризуется с ультралевыми и ультраправыми активистами в России, Европе и США. По его мнению евреи из-за веков гонений воспринимают себя в роли жертвы и воспроизвели модель мучитель-жертва в Израиле, где взяли на себя роль мучителя и притеснителя. Ш. называет такое положение вещей «местью не по адресу». Подробно об этом человеке см. на (http://izrus.co.il/dvuhstoronka/article/2012 ).
4. ПЕЧЕРИН Владимир Сергеевич (1807, Дымер Киевской губернии – 1885, Дублин). Сын кадрового офицера, он поневоле кочевал вместе с родителями по южным губерниям, по Херсонской степи, ничего отрадного не находя ни в домашнем укладе, ни в провинциальном захолустье. «Сколько тут накипелось скуки, досады, грусти, отчаяния, ненависти ко всему окружающему, ко всему родному, к целой России?» – восклицал Печерин позже в воспоминаниях, получивших название «Замогильных записок». …В конце 1820-х годов определился он на историко-филологический факультет Петербургского университета, в марте 1833 года был направлен в Берлин – доучиваться и готовиться к профессорству. «К собственным впечатлениям от России, увиденной изнутри и извне, добавилось влияние Байрона» – и в июле 1834-го П. отослал в Петербург письмо со стихами, которые сам со временем окрестил «безумными»: «Как сладостно – отчизну ненавидеть/ И жадно ждать ее уничиженья!/ И в разрушении отчизны видеть/ Всемирного денницу возрожденья! …» (В «Антологии русской поэзии», составленной Евгением Евтушенко, есть полный текст этого и других стихотворений П.). После двух лет, проведенных в Западной Европе, занятий в Берлине и путешествий по Швейцарии и Италии Печерин вернулся в Россию, в течение семестра с успехом читал лекции по греческой словесности в Московском университете, но в отпуск попросился в Берлин, был отпущен, уехал и на этот раз остался на Западе навсегда. «Важнейшие поступки моей жизни были внушены естественным инстинктом самосохранения, – писал Печерин впоследствии. – Я бежал из России, как бегут из зачумленного города. Тут нечего рассуждать – чума никого не щадит – особенно людей слабого сложения. А я предчувствовал, предвидел, я был уверен, что если б я остался в России, то с моим слабым и мягким характером я бы непременно сделался подлейшим верноподданным чиновником или попал бы в Сибирь ни за что ни про что. Я бежал не оглядываясь для того, чтобы сохранить в себе человеческое достоинство». В 1840 году окончательно Печерин разрывает со своим прошлым, отрекшись от православия и приняв католичество. Вскоре он стал послушником, через год принял пострижение, а еще через два года – священнический сан. В апреле 1853 года Герцен посетил Печерина в одном из лондонских монастырей и оставил в «Былом и думах» описание глубокого старика, которому на самом деле исполнилось всего сорок пять лет: «Лицо его было старо, старше лет; видно было, что под этими морщинами много прошло, и прошло tout de bon, то есть умерло, оставив только свои надгробные следы в чертах. Искусственный клерикальный покой, которым, особенно монахи, как сулемой, заморяют целые стороны сердца и ума, был уже и в его речи, и во всех движениях»…… При встрече Герцен попросил у Печерина его стихи, которые ходили по рукам в Петербурге двадцатью годами раньше. Печерин назвал свои юношеские произведения ничтожными, удивился, что они могут кого-то интересовать. От предложения их опубликовать уклонился. Однако Герцен, получив из России рукопись поэмы Печерина «Pot-pourri, или Чего хочешь, того просишь» (1833), опубликовал ее в 1861 году в Лондоне в журнале «Полярная звезда» и в сборнике «Русская потаенная литература» (здесь под заглавием «Торжество смерти»). У Достоевского в «Бесах» поэма Печерина пересказана как либеральная фантасмагория, сочиненная в юности героем романа Степаном Трофимовичем Верховенским. В России и в СССР сочинения и письма Печерина издавались не раз: « Замогильные записки»// Русское общество 30-х годов XIX в. Люди и идеи: Мемуары современников. — М., 1989; « Оправдание моей веры» Наше наследие, 1989. — № 1—3; Из записок В. С. Печерина. Эпизод из Петербургской жизни (1830—1833)// Русский архив, 1870. — Изд. 2-е. — М., 1871. — Стб. 1333—1342; Письмо В. С. Печерина к попечителю Московского университета графу С. Г. Строганову от 23 мая 1837 г.// Русский архив, 1870. — Изд. 2-е. — М., 1871. — Стб. 2129—2138; Из переписки В. С. Печерина с Герценом и Огарёвым// Литературное наследство. Т. 62. — М., 1955.
5. Россия – царствование Николая I: декабристы, Польша, Кавказ, стагнация; в Европе – революции 30-х, карбонарии, элефтерия, Гарибальди…
6. В. Г. Белинский «Ответ Москвитянину». Современник , 1847, т. VI, No 11, отд. III, стр. 29-75 – есть в сети на сайте lib.ru).
7. Захар Прилепин о романе Быкова «ЖД»: «Нежно любимый мной Дмитрий Львович так давно носится с идеей, легшей в основу этого шестьсотстраничного тома, что сюжет книги я представлял себе заранее, и даже спародировал быковское творение в своем романе еще до выхода «ЖД». Идея книжки, в общем, такова: в России издавна борются за власть две силы: варяги (читай – русские) и хазары (читай – евреи). Обе силы отвратительны, но, положа руку на сердце, скажу, что варяги в книге выглядят куда отвратительнее хазар. Хазары – все-таки люди, но с огромным количеством вопиющих недостатков. А варяги – просто мерзкое зверье…. Страна наша вовсе не имеет истории – в отличие от всех иных стран, – но имеет замкнутый цикл. В этом виноваты, повторюсь, варяги и хазары, и тихая леность коренного населения, которое терпит первых и вторых. В финале романа три варяга сходятся с тремя хазарками и возникает надежда на выход из круга, который, по сути, тупик. Роман написан неряшливо, и мне кажется, что нарочито неряшливо, в нем есть несколько смешных шуток …, несколько воистину вдохновенных мест и пара великолепных стихов; в том что Быков гениальный поэт, я нисколько не сомневаюсь. Вообще это знаковая, полезная и важная книга. Хотя, конечно, мне, как закоренелому варягу претит сама идея хотя бы в литературе уравнять в правах хазар и, как бы это помягче сказать, титульную нацию. У нас еще сто национальной в России живёт, ни чем не хуже одаренных во всех сферах потомков каганата». http://zaharprilepin.ru/ru/litprocess/knizhnaya-polka/dmitrij-bikov-zhd.html
8. М. Юдсон «Вознесение невыносимого». Заметки по еврейской истории (сетевой журнал еврейской истории, традиции, культуры) , №1 (11), январь 2014.
* * * * *
P. S. Лишь по прочтении Быковского текста прочёл я “Cказку” Юдсона.
Это – интересная вещь, и она стоит и читательского внимания, и серьёзного отношения литераторов – как пример “поисков жанра”, восходящий, по сути, едва ли не к Менниповым сатирам. Погружённость Юдсона в литературу, умелое и любовное отношение к тексту не могут не восхитить.
Кроме того, честно признаюсь, что был бы рад обнаружить себя “пойманным на фу-фу”, и узнать, что Дмитрий Львович взял на себя роль небезизвестного критика из Нью-Йорк Таймс’а, обеспечившего “Лолите” – чудовищный тираж, а В.В. Набокову – мировое признание.